Благотворительность была важной частью русской общественной жизни в начале XX века. К 1900 году в России насчитывалось несколько тысяч действующих благотворительных обществ.
Особое место в репертуаре Императорских и частных театров занимали благотворительные спектакли.
Можно без преувеличения сказать, что благотворительные представления давались каждый день.
Это могли быть большие спектакли Императорских театров с солидной выручкой от продажи билетов и любительские представления дачных театров.
Неизменным было то, что деньги шли на благое дело, будь то перечисления в комитет Красного Креста, помощь раненым, искалеченным в кровопролитных войнах и их семьям, «недостаточным учащимся», престарелым актерам, на нужды госпиталей, строительство сельской школы и многое другое.
В конце XIX века благотворительными стали и балы, они перестали носить преимущественно танцевальный характер, стали тематическими и даже театральными.
Как правило, афиша к благотворительному мероприятию не носила исключительно мелодраматического настроя.
Она не стремилась растрогать, не была слезливо-сентиментальной.
В лучших образцах, как представленный в каталоге плакат Л. Бакста, рекламирующий открытки Красного креста, зритель вовлечен в мир милого семейного круга, тепла и покоя, ощущения, что ничего страшного не случится.
На афише спектакля в пользу Сергиевского братства тоже никто не упивается страданиями.
Взгляд девушки в белом чепце устремлен в окно не с грустным, а скорее мечтательным выражением. Сидящая в кресле старушка спокойно дремлет.
Вся обстановка напоминает живопись голландских мастеров.
Не ужасающей бедности, а опрятной скромности.
Программа Народного дома, созданного при Обществе попечительства о народной трезвости (автор В.А. Табурин) показывает благостную картину как ясным зимним днем бодрый русский народ поодиночке, парами и семьями идет не в трактир, не за водкой, а в театр.
А вокруг него наградными ленточками вьются названия истинных удовольствий в виде «драмы, комедии, оперы, феерий и живых картин».
Программа благотворительного концерта в пользу пострадавших при наводнении во Франции в январе 1910 года оформлена известным художником-баталистом Францем Алексеевичем Рубо, автором панорам «Бородинская битва», «Оборона Севастополя».
На обложке программы изображен двуглавый орел, летящий на помощь пострадавшему Парижу. Над ним — изображения гербов Санкт-Петербурга и Парижа и штандарты Российской империи и Французской республики. Орел, распростерший крылья над Парижем, символизирует защиту и покровительство Россией своего союзника — Франции.
С особым размахом устраивались спектакли в пользу РТО, основанного М.Г. Савиной, которые проходили в Мариинском театре в присутствии высшей знати Санкт-Петербурга, включая царскую семью и Великих князей. Эти представления отличала непринужденная актерская веселость и кураж, они нередко выходили за рамки хорошего вкуса, балансировали на грани буффонады и непристойности.
Стрельская и Варламов могли выйти на сцену в балетных пачках и танцевать в окружении балерин Императорской сцены.
Лешков в своих воспоминаниях, не всегда фактически точных и достоверных, но передающих саму атмосферу этих вечеров так описывает подобный спектакль: «Часто бывали и смешанные спектакли всех трупп, главным образом устраиваемые Русским театральным обществом в пользу своего «Убежища».
Но в 1905 году мне довелось быть на таком спектакле, на каком ни прежде, ни позже я никогда уже не был. <…> Присутствовали царь, царица, все великие князья и дипломатический корпус. Ложи 1-го яруса стоили по 250 рублей.
Весь театр был продан, и попасть было невозможно… <…>
После оперетты шел одноактный водевиль в исполнении лучших сил балета, а далее разнохарактерный дивертисмент.
Первым номером шел галоп в исполнении М.Г. Савиной и В.П. Далматова, а далее последовало pas de deux в исполнении В.В. Стрельской и К.А. Варламова.
Стрельская появилась в балетных тюниках и вышла на носочках. Но когда появился «дядя Костя» в виде Зефира в голубом трико с крылышками за спиной и сделал первое jete, то императрица зажала рот платком и вышла из ложи.
В публике с дамами делались обмороки и стоял такой гомерический хохот, какого я не слыхал еще в стенах Мариинского театра.
Николай II буквально валился от хохота с кресла, и когда они дотанцевали до конца, то в театре просто стон стоял» (Лешков Д.И. «Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала». Издательский дом «Молодая гвардия», 2004. С. 55). Под стать веселому, пародийно-комическому жанру таких представлений программа к благотворительному спектаклю «Сон Услады», созданная художником П. Робером.
На ней шаржировано изображены главные герои: на фоне Везувия К.А. Варламов и В.Н. Давыдов, один — в образе русской девушки Услады, в кокошнике, с косой и могучей грудью, волшебным образом попавшей к легкомысленной Италии (Давыдову), даме не менее корпулентной, одетой в итальянский костюм с короткой юбкой.
В целом можно сказать, что афиша и программа к благотворительному спектаклю не была стилистически обособленной. Эпоха модерна вносила свои представления о прекрасном.
Благотворительность была важной частью русской общественной жизни в начале XX века. К 1900 году в России насчитывалось несколько тысяч действующих благотворительных обществ.
Особое место в репертуаре Императорских и частных театров занимали благотворительные спектакли.
Можно без преувеличения сказать, что благотворительные представления давались каждый день.
Это могли быть большие спектакли Императорских театров с солидной выручкой от продажи билетов и любительские представления дачных театров.
Неизменным было то, что деньги шли на благое дело, будь то перечисления в комитет Красного Креста, помощь раненым, искалеченным в кровопролитных войнах и их семьям, «недостаточным учащимся», престарелым актерам, на нужды госпиталей, строительство сельской школы и многое другое.
В конце XIX века благотворительными стали и балы, они перестали носить преимущественно танцевальный характер, стали тематическими и даже театральными.
Как правило, афиша к благотворительному мероприятию не носила исключительно мелодраматического настроя.
Она не стремилась растрогать, не была слезливо-сентиментальной.
В лучших образцах, как представленный в каталоге плакат Л. Бакста, рекламирующий открытки Красного креста, зритель вовлечен в мир милого семейного круга, тепла и покоя, ощущения, что ничего страшного не случится.
На афише спектакля в пользу Сергиевского братства тоже никто не упивается страданиями.
Взгляд девушки в белом чепце устремлен в окно не с грустным, а скорее мечтательным выражением. Сидящая в кресле старушка спокойно дремлет.
Вся обстановка напоминает живопись голландских мастеров.
Не ужасающей бедности, а опрятной скромности.
Программа Народного дома, созданного при Обществе попечительства о народной трезвости (автор В.А. Табурин) показывает благостную картину как ясным зимним днем бодрый русский народ поодиночке, парами и семьями идет не в трактир, не за водкой, а в театр.
А вокруг него наградными ленточками вьются названия истинных удовольствий в виде «драмы, комедии, оперы, феерий и живых картин».
Программа благотворительного концерта в пользу пострадавших при наводнении во Франции в январе 1910 года оформлена известным художником-баталистом Францем Алексеевичем Рубо, автором панорам «Бородинская битва», «Оборона Севастополя».
На обложке программы изображен двуглавый орел, летящий на помощь пострадавшему Парижу. Над ним — изображения гербов Санкт-Петербурга и Парижа и штандарты Российской империи и Французской республики. Орел, распростерший крылья над Парижем, символизирует защиту и покровительство Россией своего союзника — Франции.
С особым размахом устраивались спектакли в пользу РТО, основанного М.Г. Савиной, которые проходили в Мариинском театре в присутствии высшей знати Санкт-Петербурга, включая царскую семью и Великих князей. Эти представления отличала непринужденная актерская веселость и кураж, они нередко выходили за рамки хорошего вкуса, балансировали на грани буффонады и непристойности.
Стрельская и Варламов могли выйти на сцену в балетных пачках и танцевать в окружении балерин Императорской сцены.
Лешков в своих воспоминаниях, не всегда фактически точных и достоверных, но передающих саму атмосферу этих вечеров так описывает подобный спектакль: «Часто бывали и смешанные спектакли всех трупп, главным образом устраиваемые Русским театральным обществом в пользу своего «Убежища».
Но в 1905 году мне довелось быть на таком спектакле, на каком ни прежде, ни позже я никогда уже не был. <…> Присутствовали царь, царица, все великие князья и дипломатический корпус. Ложи 1-го яруса стоили по 250 рублей.
Весь театр был продан, и попасть было невозможно… <…>
После оперетты шел одноактный водевиль в исполнении лучших сил балета, а далее разнохарактерный дивертисмент.
Первым номером шел галоп в исполнении М.Г. Савиной и В.П. Далматова, а далее последовало pas de deux в исполнении В.В. Стрельской и К.А. Варламова.
Стрельская появилась в балетных тюниках и вышла на носочках. Но когда появился «дядя Костя» в виде Зефира в голубом трико с крылышками за спиной и сделал первое jete, то императрица зажала рот платком и вышла из ложи.
В публике с дамами делались обмороки и стоял такой гомерический хохот, какого я не слыхал еще в стенах Мариинского театра.
Николай II буквально валился от хохота с кресла, и когда они дотанцевали до конца, то в театре просто стон стоял» (Лешков Д.И. «Партер и карцер. Воспоминания офицера и театрала». Издательский дом «Молодая гвардия», 2004. С. 55). Под стать веселому, пародийно-комическому жанру таких представлений программа к благотворительному спектаклю «Сон Услады», созданная художником П. Робером.
На ней шаржировано изображены главные герои: на фоне Везувия К.А. Варламов и В.Н. Давыдов, один — в образе русской девушки Услады, в кокошнике, с косой и могучей грудью, волшебным образом попавшей к легкомысленной Италии (Давыдову), даме не менее корпулентной, одетой в итальянский костюм с короткой юбкой.
В целом можно сказать, что афиша и программа к благотворительному спектаклю не была стилистически обособленной. Эпоха модерна вносила свои представления о прекрасном.